Под знаменами демократии. Войны и конфликты на раз - Страница 9

К оглавлению

9

Основная масса бойцов ОМОНа улетела на самолетах в Россию. Когда отряд покидал Ригу, на его бронетранспортерах можно было прочесть надписи «Мы еще вернемся!». В Ригу омоновцы не вернулись. С семьями они прибыли в Тюмень, однако далеко не все остались служить в российской милиции. Ронины Советского Союза, они разъехались по самым разным горячим точкам бывшего СССР. Десятки бывших омоновцев воевали в Абхазии на стороне абхазов (некоторое количество — и на стороне грузин), по крайней мере несколько человек — в бывшей Югославии на стороне сербов. Другие подались в Приднестровье. Бывший командир ОМОНа Чеслав Млынник якобы участвовал в подготовке отрядов чеченцев-лоялистов в 1993 году. В 1994 году его арестовали в Москве за незаконное ношение оружия, однако позднее он продолжал колесить по горячим точкам бывшего СССР. По слухам, последней войной Млынника стала Пятидневная война в 2008 году в Южной Осетии, где он получил тяжелое ранение. Больше всего омоновцев прошло через Чечню. В качестве бойцов тюменского ОМОНа рижане воевали на Кавказе в обеих чеченских войнах. Там погибли двое из них, более шестидесяти вернулись с ранениями. Рижский ОМОН не смог в одиночку защитить СССР, но стал легендарным подразделением бывшего СССР — храбрым и жестоким.

Глава 2
Война в садах. Вооруженный конфликт в Молдавии

Конфликт в Приднестровье был не самым масштабным на постсоветском пространстве. Настоящего коллапса государства, массовой резни с десятками тысяч погибших здесь не случилось. Однако для России и всего постсоветского пространства наследие «войны в садах» оказалось куда более значимым и глубоким, чем можно было предположить по масштабам этой мини-кампании. В событиях, произошедших на идиллических берегах Днестра, легко просматриваются черты более поздних конфликтов бывшего СССР. Некоторые сюжеты, впервые разыгранные здесь, позднее повторились в Чечне и даже во время войны на Донбассе в 2014 году. В Приднестровье впервые в качестве организованной силы выступили современные казаки и украинские националисты, причем на одной стороне. Здесь началась военная карьера Игоря Гиркина, которому еще только предстояло стать Стрелковым. Приднестровье сделало знаменитым Александра Лебедя, позже ставшего «калифом на час» в российской публичной политике. Словом, Приднестровье стало настоящей «кузницей кадров» для других войн бывшего СССР.

Будни молодой республики

Корни этого конфликта восходят к периоду становления Советского Союза. Во время Гражданской войны Румыния оккупировала Бессарабию, однако левобережье Днестра вошло в состав социалистической Украины на правах молдавской автономии. Впоследствии, после присоединения Бессарабии к СССР и окончания Великой Отечественной войны, две части республики развивались неравномерно. На Приднестровье — двухсоткилометровую полосу земли вдоль реки — приходилось всего 13 % территории и 17 % населения, но при этом до 40 % ВВП Молдавии. Кроме того, Приднестровье активнее заселялось славянами — русскими и украинцами. В итоге к концу 80-х годов в Молдавии сложился район, сильно отличавшийся от остальной республики сразу в нескольких отношениях. Население республики в целом составляли собственно молдаване (65 % граждан), кроме них на ее территории проживало 14 % украинцев и 13 % русских, еще около 8 % были представлены другими национальностями, в частности гагаузами. Однако в Приднестровье большинство населения составляли как раз славяне, а не молдаване, и это была в первую очередь промышленная зона, индустриальные объекты концентрировались здесь куда плотнее, чем в остальной республике. Наконец, речью своей приднестровцы также отличались от румыноязычных молдаван. То есть после развала СССР Молдова стала республикой не просто этнически неоднородной, а такой, где национальные меньшинства проживали компактно, разговаривали на других языках и вели ощутимо иной образ жизни. Однако никаких выводов из этого обстоятельства в Кишиневе не сделали.

Конец 80-х — это момент взлета молдавского национализма. Первоначально сепаратисты объединялись в разнообразные кружки, вплоть до литературно-музыкальных клубов. Абсолютное большинство местной интеллигенции и политической элиты поддержало планы отделения от СССР. Более того, речь шла не только о создании нового государства, но и о его присоединении к Румынии. Нельзя сказать, что унионистов единодушно поддержали, но на теме молдавского национализма сходилось большинство политиков, имевших хоть какую-то внятно оформленную политическую позицию.

Во главе процесса отпадения Молдавии встала, как обычно, местная интеллигенция. Так, Народный фронт Молдавии, наиболее мощное из национальных политических движений, возглавлял писатель Ион Хадыркэ. Националисты всех мастей обладали фактической монополией на информацию, что и позволило им быстро и довольно безболезненно взять власть. В 1990 году в результате выборов в Верховный Совет Молдавии сторонники НФМ получили 25 % мандатов. Однако радикализация политической повестки началась еще раньше. Так, еще к 1988 году относится «Письмо 66» — коллективное обращение молдавской интеллигенции к властям республики, требовавшее перехода молдавского языка на латиницу и закрепления его доминирующего положения.

Кроме вопроса об объединении с Румынией, камнем преткновения стала и проблема языка. Проект «языкового» закона предусматривал уголовную ответственность за употребление в официальном общении каких-либо языков, кроме молдавского. Риторика сторонников Народного фронта Молдавии становилась жестче день ото дня, выходя далеко за пределы лингвистических вопросов. В печати начали появляться лозунги вроде «Русских за Днестр, евреев в Днестр!» и классическое «Чемодан — вокзал — Россия!» В августе 1989 года в Верховном Совете Молдавии обсуждался закон о придании молдавскому языку статуса «единственного государственного». 1 сентября соответствующий закон был принят. Рациональные мотивы действий Верховного Совета понять крайне сложно. С точки зрения немолдавского населения республики, принятие этого закона выглядело — и было — беспардонным поражением в правах. Однако, судя по всему, лидеры новой Молдовы просто игнорировали вероятные последствия своего решения. Их способности к диалогу исчерпывались лозунгом «Кто не с нами, тот против нас».

9