Под знаменами демократии. Войны и конфликты на раз - Страница 73

Другой типичный сценарий предполагал раскол этих самых новых элит. В такой логике развивались события и в Грузии — во время борьбы звиадистов и сторонников Госсовета, и в Таджикистане. Подобные мотивы прослеживаются и во внутренней смуте в Азербайджане, хотя здесь Алиеву удалось разрешить конфликт в свою пользу, причем быстро и сравнительно бескровно. В этой же малопочтенной компании оказалась и Россия. В целом надо отметить, что такие войны велись менее кроваво (исключение составил Таджикистан), чем те, что развились на этнической почве.

Характерно, что прямых противостояний между государствами, по сути, не было, и даже во время войны в Карабахе Армения не считалась стороной конфликта. Театр военных действий всегда исчерпывался территорией, формально принадлежащей какому-то одному государству.

Во многих из этих войн само формирование вооруженных сил происходило на лету, почти всегда — с использованием арсеналов советских силовых ведомств, но далеко не всегда — их структур. Часто основой новой армии становились кадры милиции (ОПОН Молдовы и Азербайджана) и военизированные отряды местных националистов («Барсуки» в Молдове, отряды «Мхедриони» в Грузии).

В общей сложности, по подсчетам современного исследователя Владимира Мукомеля, в военных конфликтах на руинах СССР погибли до 100 тысяч человек. В масштабах 250-миллионного Советского Союза это, кажется, сравнительно немного. Однако эти подсчеты страдают очевидной неполнотой. Так, потери в Чеченской войне даны только с 1994 года, в то время как фактически боевые действия начались значительно раньше, поименные списки погибших в Приднестровье содержат больше фамилий, чем указано в этом исследовании (при том, что и они, вероятно, неполны). Зачастую стороны вообще не вели точных подсчетов потерь. Огромную часть военных формирований сторон во всех случаях составляли разнообразные иррегулярные подразделения, часто обладавшие нулевым уровнем дисциплины и учета.

Кроме того, в исследовании зафиксированы результаты только непосредственной гибели в результате применения оружия или чрезвычайных лишений во время войны. Косвенные потери, вероятнее всего, были значительно выше. К тому же до пяти миллионов человек превратились в беженцев и вынужденных переселенцев. Печальный антирекорд здесь принадлежит армянско-азербайджанской войне за Карабах (более двух миллионов человек). Наконец, эти потери, разумеется, не распределялись равномерно по территории СССР. Для России или тем более всего постсоветского пространства гибель тысячи или двух тысяч человек — это трагедия, но остальная страна может разве что сопереживать, привычный ритм жизни не нарушается. Однако для южных осетин гибель полутора тысяч соплеменников — чудовищная катастрофа, коллективная травма на всю жизнь, учитывая, что в республике жило всего 100 тысяч человек. В Бендерах за время штурма города правительственными войсками Молдавии погибло от 200 до 500 человек — из 138 тысяч, живших там на момент распада СССР.

В этих конфликтах роль России была различной, причем остается только удивляться, насколько непохожи были результаты усилий Российской Федерации в разных концах бывшего Союза и на собственной территории. Безусловным успехом стало спасение Таджикистана от превращения его либо в радикальную теократию, либо, напротив, в выморочную территорию, которой правят полевые командиры. Можно назвать успехом и миротворческие операции в Приднестровье и Грузии. Хотя они только зафиксировали уже сложившееся положение, но, безусловно, деятельность российских политиков и военных серьезно уменьшила количество смертей в этих горячих точках. Усилия России однозначно способствовали и заморозке карабахской проблемы — продолжение войны в Закавказье могло привести только к грандиозному умножению числа жертв без практического результата, и московская дипломатия, безусловно, может записать себе в актив хотя бы прекращение резни.

Однако при этом российская политика феноменальным образом провалилась на собственных территориях. Для начала, политические элиты РФ не смогли предотвратить внутренний вооруженный конфликт между ветвями власти. Побоище, устроенное в центре Москвы, принесло лидерам обеих сторон только позор и заложило пороки нашей политической системы, сказывающиеся до сих пор.

Не достойно добрых слов и разрешение конфликта в Северной Осетии. Фактически здесь федеральный центр вообще выступил в роли пассивного наблюдателя чужой вооруженной борьбы, причем одна из сторон сумела использовать Россию — ядерную державу и крупнейшее государство мира — в своих узких интересах борьбы за несколько деревень. Но наиболее позорным образом развивались события в Чечне. Здесь последовательно принимались наихудшие решения, и в конечном счете никто, кроме Кремля, не виноват в том, что Дудаев сумел превратиться из мелкого горлопана в лидера воинственной и крайне жестокой вооруженной группировки, а чеченский вопрос стал наиболее болезненной проблемой России на десятилетия вперед.

Однако здесь мы должны сказать пару слов в оправдание центральным властям. Россия в начале 90-х годов оказалась перед острейшим вызовом. «Парад суверенитетов» продолжался уже в самой РСФСР, и в течение примерно десятилетия государству грозил дальнейший распад. В конце концов интригами и посулами удалось сохранить в составе страны практически все национальные республики и остановить дробление. Чечня стала самым страшным срывом российской национальной политики, но остается только гадать, что могло произойти, если, к примеру, центробежные тенденции взяли бы верх в Татарстане или Башкирии. Вооруженный конфликт в Поволжье означал бы грандиозную катастрофу и для самих национальных республик, и для самой России. Точно так же грандиозную катастрофу означало бы расширение конфликта на Северном Кавказе за пределы Чечни. В реальности это произошло уже значительно позднее, и по чеченскому сценарию события в целом не пошли.